«Миллениум-парк» в Чикаго
В октябре 2019 в Казани впервые прошло крупнейшее международное мероприятие, посвященное паркам, — конгресс World Urban Parks. Мы попросили иностранных экспертов — участников конгресса — рассказать о мировых трендах в создании парков. Первый наш респондент — Эверт Верхаген: он рассказал, почему в авангарде современной парковой культуры оказалась Мексика, что такое «зокало», почему парки для молодых — это парки для всех поколений и какие пространства из созданных за последние 10 лет он считает лучшими.
Урбанист и основатель агентства Creative Cities и компании Reuse BV, разрабатывающих проекты городских общественных пространств и парков, а также занимающихся поиском новых функций для бывших промышленных зон и зданий.
деятельность: Среди проектов, принесших Верхагену мировую известность – создание парка Westergasfabriek на месте газовой фабрики в Амстердаме, восстановление заброшенных железнодорожных территорий Hofbogen BV в Роттердаме.
В качестве консультанта по развитию территорий Верхаген работал в Касабланке, Тель-Авиве, Париже, Гааге, Роттердаме, Амстердаме, Утрехте, а так же был консультантом проекта Парка Зарядье в Москве.
Верхаген – автор нескольких книг по урбанистике: Creativity and the City (2003), Creative City Perspectives (2009) и New Ideas for Old Buildings (2009).
Общедоступный парк для общения и развлечений
Начнем с того, что общественный парк — это достаточно молодое явление. В Амстердаме до 1900 года их вообще не было.
Трудно поверить, но сто лет назад были только королевские парки, доступ в которые был ограничен. Если говорит о мире в целом, то только 40-50 лет назад появилась концепция парка для всех.
И лишь в последние 30 лет стало общепринятым, что парки нужны всем горожанам, что они должны быть общественными.
Тренды развития парков тоже очень разнообразны и противоречивы. Вот вы знаете, что в 1930-е годы вход в ваш московский парк Горького был платным? Хотя согласитесь: социалистическое государство рабочих и платный вход в Центральный парк культуры и отдыха плохо стыкуются между собой.
Девушка в веслом в ЦПКиО им. Горького. 1939. Фото © Харрисон Форд 
Площадь Zocalo (площадь Конституции) в Мехико
Если же вернуться к трендам, то для меня очень важна смена самой парковой парадигмы. Раньше парк был территорией уединения среди природы, местом для тихих прогулок. Сейчас парки больше рассматриваются как места социализации, места для общения.
Одна из ролевых моделей для новых парков — это Zocalo, общенародное название центральной площади Мехико. Сначала там были статуи, потом по политическим причинам их частенько убирали, а новые не ставили. Но оставались пьедесталы статуй — «зокало» по-испански.
И сейчас это просто красивое зеленое пространство в центре города — не только Мехико. Туда приходят что-то купить, что-нибудь съесть, но главное — встретить знакомых и пообщаться.
Новые парки хотят быть похожими на эти «зокало»: чтобы там вместе играли дети, чтобы люди коммуницировали, не были одинокими. И мексиканские города оказываются для нас примером, они пока опережают нас.
Но, думаю, молодежь быстро воспримет такой формат общественного пространства, поскольку свободнее общается. Другой важный тренд — в парках становится больше развлечений.
Парк «Горка» в Москве. АБ «Мэгли-проект» © mos.ru
Безопасный парк круглосуточного и круглогодичного использования
Сегодня все стараются сделать парк безопасным и максимально используемым пространством. 30-40 лет назад большим минусом парковых зон была их доступность только в определенные часы. Ночью или зимой люди себя не чувствовали в безопасности и не ходили туда.
Сейчас в больших университетах архитектуры исследуют эту тему и пытаются придумать, как сделать парк используемым постоянно. Потому что если мама с коляской не доверяет месту, она туда не пойдет.
Русские парки сейчас движутся в том же направлении: в них есть охранники и много камер.
Парк для братьев наших меньших
Раньше общим правилом было «никаких собак в парке, после них остается дерьмо, мы боимся сидеть на траве». Владельцев собак считали врагами. Но если подумать, собачники — это постоянные посетители парка. Если у тебя есть собака, ты дважды в день с ней гуляешь.
Когда я был ответственным за парк, то купил специальную машину, которая убирает за собаками. Но вопрос решается еще проще: владелец должен сам убрать за собакой. В мексиканских «зокало» всегда много людей с собаками, но за ними тотчас же все убирают, и всегда чисто.
Парк для спортивных и активных
Раньше в парках Парижа можно было встретить табличку «игра в мяч двух или больше человек запрещена». Это смешно: индивидуально можно играть в футбол, а в группе — нет? Был страх, что всю траву вытопчут, что будет очень громко. Сейчас в парк стараются приглашать любые спортивные мероприятия. Чем больше активностей, тем лучше.
ПКиО «Авангард» в Зеленодольске, Республика Татарстан. «Архитектурный десант» © Фото Даниил Шведов
Парк не для коммерции
Если в парке можно купить кофе и сэндвичи — это хорошо. Люди могут остаться на природе подольше. Но мне не нравится перебор коммерческих мероприятий в парках. Лучше пусть они будут в торговом центре.
Если вернуться к примеру Мексики, то на «зокало» не очень много коммерции: еда, шарики для детей, еще что-то по мелочи. Это не главное в общественном пространстве.
Содержать же такие парки должно само государство — из средств налогоплательщиков.
Парк для будущих поколений
Не надо придумывать парки самим — просто спросите ваших детей. Или пойдите в университет к выпускному курсу и спросите — что заставит вас остаться в этом городе? У старшего поколения, естественно, тоже нужно спрашивать.
Но они в любом случае останутся. При этом для старшего поколения не менее важно, чтобы их дети тоже строили свою жизнь здесь, чтобы они могли наблюдать, как растут и взрослеют их внуки.
Так парки для молодых оказываются выгодными для всех поколений.
Но я бы не переоценивал связь городской среды и эмиграции. Все-таки экономические факторы первичны. Сто тысяч молодых людей уезжает каждый год из Италии. Но там очень красиво и прекрасная городская среда. Почему они уезжают? Нет работы — это первично.
Линейный парк «Мадрид-Рио» в Мадриде 
Вид на Кремль и парящий мост в парке «Зарядье» в Москве
Современный парк: показательные примеры
Среди самых интересных парков, сделанных за последние 10 лет, — чикагский «Миллениум парк», новые парки Валенсии и Барселоны.
Очень хорош «Мадрид-Рио», где автомагистраль завели в тоннель и на ее месте сделали отличный линейный парк — он прекрасно работает, и в нем всегда много людей. Современными английскими парками я не впечатлен.
В Париже и Берлине есть примечательные проекты, в Тель-Авиве происходят любопытные изменения. Лично мне очень интересны парки, созданные на базе индустриальной среды.
Конечно, надо отметить и московский парк «Зарядье», я участвовал в работе над ним. Мне нравится его архитектурная часть.
«Зарядье» производит сильное впечатление: ты гуляешь в центре города среди холмов, поворачиваешь голову — и с каждой точки видишь город по-новому.
Очень крутой вид с моста: с него Москва выглядит совершенно иначе, Кремль и московский Сити вместе, в огнях. Это какая-то магия, незабываемый вид. Для парка в самом центре города этот вау-эффект просто необходим.
А вот нью-йорский «Хай-Лайн» мне не нравится — это самый переоцененный парк в истории. Иногда его называют чуть ли не лучшим в мире, но туда ходят только туристы. Для нью-йоркцев как парк — он никакой. При этом цены на недвижимость возле «Хай-Лайн» очень заметно выросли.
Подготовили Алексей Щукин, Анастасия Щукина
Эксперт: у Волгограда есть все для создания городской экосистемы
Особое внимание урбанист уделил роли парков как единых экосистем, объединяющих людей и формирующих комфортную жизнь современного горожанина.
Спальные районы для жизни
Для Эверта Верхагена визит в Волгоград стал 21-м посещением России за последние шесть лет. Урбанист хорошо знает архитектурное наследие, которое досталось современным российским городам от советских времен. Иностранный гость сразу обратил внимание на то, что спальные районы в Амстердаме и Волгограде практически не отличаются.
– Типичная застройка в стиле блочных домов затронула все города Европы. Нужны были кварталы для растущего населения. Строить их нужно было быстро, поэтому насчет дизайна никто не заморачивался.
Дома не отличались друг от друга, планировка квартир тоже была типичной. Я сам прожил в таком доме свыше 15 лет.
Потом понял, как и многие мои соседи, что так жить невозможно, и переехал в Амстердам, – рассказывает Эверт Верхаген.
В отличие от российских «муравейников», вокруг которых расположены хоть какие-то зеленые зоны, голландские высотки стояли обособленно. Кварталы напоминали гетто, где и недели не проходило, чтобы кого-то не изнасиловали или не ограбили.
– У вас есть инфраструктура, на каждом первом этаже находятся магазины, парикмахерские, заведения общепита. Все это поддерживает кварталы в безопасности. Голландцы не смогли защитить этот тип застройки.
Люди стали уезжать. Сейчас в таких домах живут только мигранты. Они выкидывают мусор из окон, ломают все уличные малые формы. У них нет места, где бы они проводили время вместе с семьей, – продолжает урбанист.
Вся эта социально нестабильная жизнь в кварталах не устраивала голландское правительство. В итоге было принято решение снести часть домов.
– Кварталу было всего 25 лет. Не стоит жалеть здания, у них нет чувств. Но они этого не заслужили. Я все веду к тому, что при строительстве кварталов нужно разделять пространство. Чтобы у людей было место для отдыха, прогулок, выгула собак, встречи с друзьями. Нельзя ограничивать людям свободу действий в месте, где они живут, – добавляет Эверт Верхаген.
Вторая жизнь для зданий
Для Эверта Верхагена город – это сложный живой организм, который притягивает людей, меняет их образ жизни и мировоззрение. Но именно люди, а не сити-менеджеры определяют образ города и задают темпы его развития. Вдохнуть новую жизнь возможно в любое городское пространство, сделать его притягательным для людей.
– Практически все города окружены промышленным кольцом. Но уже в ХХ веке города его перепрыгнули и стали разрастаться, оставив в запустении индустриальные объекты. Так было и с Амстердамом. Город не всегда напоминал зеленый оазис. Нам пришлось заметно потрудиться над созданием такого эффекта, – говорит урбанист.
Одним из главных проектов голландца стала реконструкция газовой фабрики 1890 года. Фабричное здание пустовало почти 30 лет, земля вокруг была заражена. Власти города хотели превратить объект в полноценный парк, но для такого масштабного проекта требовалась круглая сумма денег.
– На создание парка ушло 15 лет и 20 миллионов евро. Для сравнения: московский парк Зарядье построили за два года за 400 миллионов евро. Рабочие вручную обеззараживали землю, которая была синего цвета.
Долго мы экспериментировали с форматами. В итоге мы создали новую жизнь там, где, казалось бы, ее никогда не будет.
Получилось популярное пространство, где люди могут встречаться, – место для всех, которое должно быть в любом городе, – поясняет лектор.
В своем выступлении Эверт Верхаген напомнил молодым коллегам, что все крупные города, пережившие когда-то свой «золотой век», обладали тремя качествами: уважали свою историю, отличались отличной инфраструктурой и притягивали таланты, которые изобретали новые подходы к экономике и пространству. И призвал не избавляться от зданий, отслуживших свой век, а вдыхать в них новую жизнь.
– Индустриальный стиль сегодня на подъеме. Волгоград соседствует с заводами. Мы все понимаем, что сейчас время «креативной экономики». Меняя пространства под требования современных жителей, мы оставляем их в родном городе, лишаем повода уехать, – добавляет спикер.
Стройте не аэропорты, а скверы
По многочисленным прогнозам, к 2050 году 75% населения мира будет жить в городах. Город – огромный сложный организм, который нельзя разложить по коробочкам, он притягивает людей.
– Когда мне говорят, что развитие города и его привлекательность зависят от современного аэропорта или вокзала, я всегда закатываю глаза. Вы хотите, чтобы люди оставались жить в городе, или, наоборот, упрощаете им возможность уехать из него? Города должны притягивать людей, а не иметь обустроенные пути для отхода, – продолжает Эверт Верхаген.
Согласно статистике, люди начинают покидать родные города по достижении 16 лет. Это связано с поиском достойного образовательного учреждения. Поэтому первое, чем должен обладать город будущего, – образовательные учреждения высочайшего уровня.
– Я прогулялся по Волгограду, и то, что я увидел, меня порадовало. У города есть инфраструктура, дороги и здания.
Мне сказали, что молодежь буквально со всего мира приезжает сюда получать медицинские и технические специальности. У вас в этом огромный потенциал.
Теперь необходимо не упустить этот шанс и заставить людей остаться в вашем городе. Сделать это возможно, только создавая новые пространства, объединяющие людей, – продолжает голландец.
Особое внимание Эверт Верхаген предложил обратить на водные объекты, и разговор не только о реке Волге. Он посоветовал организовать как можно больше искусственных водоемов.
– Ваш город должен быть пронизан водной стихией. Больше искусственных прудов и фонтанов. Людям нравится вода. Вода и зелень. Вот на что нужно делать акцент. Помните, что в ваших руках будущее города. Необходимо создавать новые возможности, которые позволят людям принимать участие в жизни города. Оставаться в нем, – дал напутствие молодым архитекторам Эверт Верхаген.
Справка «Волгоградской правды»
Эверт Верхаген – основатель агентства Creative Cities, разрабатывающего и реализующего проекты преобразования промышленных зон и зданий в общественные пространства. Среди его знаменитых проектов – Westergasfabriek и Noorderpark в Амстердаме, Hofbogen BV в Роттердаме и реконструкция старинной скотобойни в Касабланке.
«Время, труд и деликатный подход»: голландский урбанист о новом облике Москвы
Известный голландский архитектор и урбанист Эверт Верхаген в интервью RT поделился своим взглядом на актуальные вопросы современной градостроительной политики. Верхаген специализируется на поиске новых функций промышленных зон и зданий.
Он оценил столичные проекты по реконструкции ЗИЛа и «Красного Октября», дал рекомендации по проведению реновации жилищного фонда и обновлению ветхих исторических зданий.
Верхаген также отметил, что за последнее время облик Москвы значительно изменился.
— Одна из наиболее обсуждаемых сегодня тем в российской столице — программа реновации жилищного фонда. В ближайшем будущем московские власти планируют снести тысячи хрущёвок и предоставить людям новые квартиры. Каким образом, на ваш взгляд, можно провести подобную реформу мягко и деликатно?
— Прежде всего надо максимально обо всём информировать жителей. Также, если вы всерьёз намерены осуществить подобный проект, необходимо повышать уровень жизни переселяемых людей, дать им шанс улучшить свои условия.
Если вы сможете предложить людям реалистичный приемлемый план, объяснив, что старые дома своё отслужили и ремонту не подлежат, так, чтобы у них была ясность в отношении будущего, тогда, я совершенно уверен, всё может получиться.
Ведь так делают во множестве городов, где есть плохо сохранившиеся здания XIX века.
— Каков европейский опыт?
— Реновация проводилась в самых разных городах Европы. В программу попадали не многоэтажки, но, так или иначе, дома в плохом состоянии. У нас были реализованы крупномасштабные проекты. Добиться согласия удалось только после того, как мы сумели убедить жильцов, что социальная инфраструктура также будет усовершенствована.
— Как город должен поступать с ветхими историческими особняками?
— Всё зависит от задачи. Приведу пример. В самом центре Москвы расположена Центральная телефонная станция. Вам знакомо это здание?
— Центральный телеграф?
— Ах да, телеграф. Так вот, внутри этого здания, в старой его части, расположены крошечные конторские помещения. А другую часть реорганизовал один британец, устроив там большой опен-спейс с офисами и коворкингом. Это место пользуется огромным успехом.
Туда приходит множество людей, особенно молодёжи. Они приносят с собой ноутбуки и работают, проводят встречи и совещания, где обсуждают свежие бизнес-идеи. Обновлённая часть старого здания оказалась чрезвычайно востребованной.
Это как раз пример нового использования старых строений.
— Ещё одна злободневная тема для москвичей — это масштабная программа по благоустройству центра города. Работы ведутся уже года три, и, как вы могли сами видеть, из-за стройки возникают пробки.
Тротуары в итоге делают очень широкими, проезжую часть сужают, размещают на ней велодорожки — всё это критикуют автомобилисты.
Правильно ли расставлены приоритеты: больше места пешеходам, тем, кто пользуется общественным транспортом, и меньше — машинам?
— Дело в том, что в Москве совершенно потрясающее метро, но оно переполнено: даже когда поезда ходят каждые полминуты, в них полно пассажиров. Поэтому пересадить на метро ещё больше людей просто нет возможности — им и так ежедневно пользуются 7 млн человек, как мне сказали.
— А то и больше…
— Это невероятные цифры. К примеру, в Лондоне, где также активно реорганизовали транспортную сеть, в рамках этой программы усовершенствовали автобусное сообщение, и теперь автобусами ежедневно пользуются 5 млн пассажиров.
То есть, кроме метро, там есть ещё и высокоразвитая автобусная система. Иными словами, городские власти должны обеспечить горожанам возможность добраться из пункта А в пункт Б.
Если вы только расширяете тротуары и сажаете деревья и при этом не предлагаете альтернативных решений тем, кому нужно ездить на работу или куда-то ещё, как они откажутся от автомобиля?
- Проект дальнейшего благоустройства Тверской улицы
- © Комплекс градостроительной политики и строительства Москвы
Что же касается велодорожек, то Москва — это не самый простой и удобный город для катания на велосипеде. Невозможно в один присест сделать город велосипедным. Хотя в Москве это осуществимо, рельеф тут относительно плоский.
Однако если сравнить Москву с тем же Амстердамом, где велодорожки тщательно оборудованы и отгорожены от проезжей части, то стоит отметить, что на их строительство ушло 20 или 30 лет. Такого не сделаешь в одночасье.
Добиться желаемого можно, но для этого потребуются время, труд и деликатный подход.
— В других интервью вы положительно отзывались о таких площадках в Москве, как «Красный Октябрь», говорили о потенциале ЗИЛа. Насколько важны проекты по развитию неиспользующихся промышленных зон?
— Действительно, ещё в начале реновации бывшего завода ЗИЛ я говорил, что здания его цехов имеют большую важность с социальной точки зрения. Ведь там трудилось множество людей, это был их источник пропитания, у них там была социальная инфраструктура.
Повсюду в мире огромные заводские корпуса используются в качестве общественного пространства, защищённого от непогоды. И как раз в России, где летом очень жарко, а зимой очень холодно и много снега, такие крытые общественные места, где люди могут встречаться, а дети — играть, могли бы оказаться чрезвычайно востребованными.
Остальную территорию завода можно застраивать жилыми домами по собственному усмотрению, но заводские корпуса (в Швейцарии, в Испании и других странах) рассматриваются как важная часть района. Мне кажется, что и для Москвы это был бы очень удачный ход.
- Проект здания с пятью гранеными башнями на ЗИЛе
- © Комплекс градостроительной политики и строительства Москвы
Дело в том, что в Москве промышленный пояс располагается не на периферии города, а на полпути между центром и окраинами.
Поэтому он может послужить связующим звеном между районами, расположенными внутри этого пояса и снаружи.
И в высшей степени целесообразно было бы использовать эти площади комплексно, размещая там и жилые дома, и офисные здания, и места для досуга. Я бы именно это и порекомендовал.
— Как вы оцениваете развитие Москвы с точки зрения повышения туристической привлекательности?
— В Москве уже многое удалось усовершенствовать. Аэроэкспрессы между городом и московскими аэропортами работают превосходно. То же можно сказать о гостиничной инфраструктуре.
Благоустроено множество улиц, в самом центре города, рядом с Кремлём, должен появиться новый парк. В Москве открывается множество новых мест для культурного досуга.
Есть все предпосылки для увеличения числа приезжающих сюда туристов, и количество постоянно проживающих в Москве иностранцев тоже определённо растёт.
Однако тем, кто хочет приехать сюда — временно, надолго, для работы и так далее, — нужно обеспечить соответствующие возможности в плане получения визы и бюрократических процедур. А с этим пока есть проблемы.
Эверт Верхаген выступит на Московском урбанистическом форуме, который пройдёт 6—12 июля.
Как вдохнуть жизнь в старый город
Старый Симферополь начинается торжественно
Этот урок могут повторить, считает она, и в других городах Крыма, назвав в этом ряду еще и Бахчисарай, Феодосию, Старый Крым. Другие города могут повторить опыт Евпатории, вопрос только в том, насколько им позволят это их скудные бюджеты.
Но и в столице Крыма есть целый район, который так и называется — Старый город. К экскурсионным объектам там можно отнести только культовые сооружения — мечеть, церкви и кенассу. Весьма условно можно отнести к старому городу и новый экскурсионный объект Неаполь Скифский.
Но выше улиц Пролетарской-Караимской тянутся запутанные переулки, кварталы жилых домов. Этот «старый город» имеет не очень хорошую славу, говорят, он играет какую-то свою роль в наркотрафике.
Поэтому мы не знаем однозначного ответа на вопрос о том, захотят ли те, кто живет там, — в домах без канализации и общих дворах без фонарей — вкладывать собственные средства в ремонт фасада? Если у кого-то появятся деньги, он предпочтет бежать без оглядки в другой район — без экзотики, но с удобствами.
Отвечая на наш вопрос, госпожа Роковичеану сказала, что в старом Симферополе еще не была, но планирует посетить его завтра.
Сорина Роковичеану»
— Старый город в Евпатории — это большей частью экскурсионные объекты. А в Симферополе — жилые кварталы, не соответствующие современным стандартам, — объяснили мы, — разница в ревитализации таких объектов существует?
— Конечно, это важное различие! Евпатория — туристический город, а преимущество Симферополя в том, что это столица республики. И здесь есть много других возможностей для привлечения бизнеса…
— Это преимущество оборачивается недостатком: даже близко к центру не откроешь офис без канализации, сейчас пустует масса новых офисных зданий…
— Тут все дело в процессе планирования: нужно заниматься разработкой плана, наметить определенные мероприятия по привлечению бизнеса, — возражает эксперт. — Это поможет создать здесь рабочие места, а тогда у людей появится больше денег, они смогут ремонтировать дома на собственные средства.
Бизнес-то там, может, и есть, причем очень доходный. Но выручку от продажи наркотиков никто не собирается вкладывать в реставрацию фасада столетнего здания. Зачем создавать особые приметы, привлекать лишнее внимание. Этими сомнениями мы, понятно, с госпожой Сориной делиться не стали.
— Канализация, другие коммунальные услуги — это ответственность местных властей! — убеждена она. — Но, опять-таки, они будут это делать на бюджетные деньги, а количество налоговых поступлений зависит от активности экономической деятельности.
— Вы знакомы с опытом ревитализации именно старой жилой застройки, которая приводилась к современным стандартам?
— Да, конечно! Например, исторический центр города Сибиу в Румынии. Там именно частные жилые дома. На процесс их ревитализации ушло 5-6 лет. Правда, там были возможности получать банковские кредиты. Нужно разработать финансовые механизмы, чтобы поддержать частных владельцев.
Заметим, что городу Сибиу помогала ЕБРР, который взял на себя финансирование сооружения инфраструктуры, а еще Немецкий банк реконструкции (1,5 млн евро потрачено на жилую зону), Люксембургская служба национальных исторических мест и памятников, Трастовый фонд Михая Эминеску. В проекте участвовали Министерство культуры и Минрегионразвития Румынии. Только на модернизацию барокко в Сибиу в 2007-2014 годах будет потрачено 300 тыс евро.
Захотят ли эти структуры сотрудничать с нами? Например, мы несколько лет слышим о согласии ЕБРР дать кредит на реконструкцию водоканала Ялты. Но, как сообщил нам вчера Сергей Брайко (экс-мэр Ялты и экс-министр ЖКХ Крыма), Европейский банк до сих пор не получил гарантии, поэтому никаких иностранных специалистов пока к этому проекту привлечь нельзя.
— Если не секрет, откуда вы родом? — поинтересовались мы у специалиста по ревитализации городов.
— Из Румынии. Но еще я работаю на румынско-голландскую компанию.
— Тогда понятно, почему вам близки темы приморских городов, почему вы отметили Евпаторию и Феодосию…
— Да, конечно! Я родилась в Констанце!
В выступлении на конференции руководителя социально-экономических программ ПРООН в Румынии Мирчо Мочану прозвучали такие цифры. Стоимость «оживления» одного квадратного метра зданий старого города составляет 600-800 евро. То есть, по нашим ценам, она равна стоимости вновь возводимого хорошего жилья.
Подобный проект по развитию старых городов был осуществлен в Болгарии в рамках Концепции «Прекрасной страны».
Результаты таковы: более 45 тыс человек получили работу (в основном, строители), 12 тыс безработных прошли профессиональное обучение, отремонтированы 1 688 объектов, в ремонтных работах было задействовано 823 подрядчика.
Болгарская программа реализовывалась в 180 муниципалитетах с 1997 гада. В 2005 году ПРООН прекратила участие в программе, потому что к тому моменту у страны уже был потенциал, достаточный для самостоятельной ее реализации.
Примем чужой опыт к сведению…
«Корбюзье — просто клоун»
6 тезисов Эверта Верхагена.
Гидролог по образованию, в конце 1980-х Верхаген занялся урбанистикой и сразу же стал активным участником нескольких знаковых проектов ревитализации.
Одна из самых известных работ голландца — парк и культурное пространство Westergasfabriek, появившееся в Амстердаме в начале нулевых на месте заброшенной газовой станции конца XIX века. Этому масштабному проекту Верхаген посвятил целых пятнадцать лет своей жизни.
Сегодня Westerpark — одно из популярнейших общественных пространств и настоящая туристическая достопримечательность города.
Частый гость в России, Верхаген был в жюри конкурса на концепцию развития территории завода ЗИЛ в Москве — возможно, одного из самых громких проектов, посвящённых работе с индустриальным наследием в нашей стране. Верхаген также известен своей нелюбовью к модернизму.
На своих лекциях и в интервью он издевательски называет выстроенные словно с чистого листа однообразные серые кварталы «эротическим сном» их прогрессивных создателей и в красках описывает собственный негативный опыт жизни в одном из «бетонных гетто» Амстердама. В этом году основатель аж двух собственных компаний, Creative Cities и REUSE, Верхаген стал участником форума «Среда для жизни: Квартира и город», организованного в этом году «Стрелкой» в Саратове.
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Культурное пространство Westergasfabriek / источник фото: westergasfabriek.nl
Города продолжают расти и со временем всё больше начинают походить друг на друга. Примечая вывески местных кафе в Саратове, я подумал, что забавно было бы сделать карту, на которой были бы фотографии итальянских ресторанов в каждой из стран мира. Ведь куда бы вы ни приехали — везде найдёте пиццу. И есть в этом что-то печальное.
Для людей всё-таки очень важно ассоциировать себя с чем-то своим. Не надо возвращаться в прошлое и строить свою идентичность на противостоянии — чернокожим, испанцам, кому угодно. Но превращать весь мир в одну большую империалистическую американскую или итальянскую идентичность — это тоже так себе.
Своеобразие можно искать во многом: в религии, культуре, музыке.
Всем своим клиентам я объясняю, что проект обязательно должен иметь привязку к месту. Моей крупнейшей работой в Амстердаме была трансформация бывшей газовой станции в городской парк.
Конечно же, изначально там всё хотели просто снести. Но старые индустриальные постройки были такими красивыми, что я решил найти им новое применение.
Всё-таки это место было крайне важным в истории Амстердама, не хотелось, чтобы оно просто исчезло.
Кстати, в Москве у меня был опыт работы в жюри конкурса на концепцию развития территории завода ЗИЛ. Я тогда спросил: «А можно мне посмотреть на объект, на прилегающую территорию, прежде чем мы будем принимать решение о победителе?» Мне ответили, что это вообще не важно: всё равно же всё снесут.
И это очень печально, ведь эти постройки там появились не случайно и могли бы стать частью чего-то нового. Лучшие проекты — это когда результат нравится и вам, и вашей четырёхлетней дочери, и вашему отцу — и часто без объяснений, просто так.
Только поддержание преемственности между прошлым и будущим позволит вам этого добиться.
На Западе Россию и Китай всегда представляли как угрозу. Установка такова, что мы-то сами всё правильно делаем, просто кто-то плохой хочет у нас это отобрать. Но, конечно, приехав в Россию, я начал лучше понимать ситуацию.
Помню, в свой первый приезд в Москву я тут же спустился в метро и поехал смотреть Красную площадь. Это было зимой. Там стоял каток, было много людей и из колонок играла знаменитая песня Алиши Киз про Нью-Йорк.
Я зашёл в ГУМ и заказал эспрессо, не глядя расплатился карточкой и только потом заметил, что отдал за свой кофе целых восемь евро! Вновь выйдя на улицу, чтобы взглянуть на мавзолей, я увидел на площади телекамеры, людей в форме, военную технику.
Оказалось, что тогда как раз переизбрали Путина, и всё это было сделано для предотвращения протестов. Таким был мой первый день в Москве.
Однако за полгода до этого я впервые оказался в Перми. Приехав, мы с коллегами сразу отправились поужинать, а потом пошли в какой-то бар.
Там я очень много общался с местными и был абсолютно шокирован: нигде, ни в Польше, ни в Бразилии, ни в Японии — я никогда не чувствовал себя так, будто вернулся домой, а здесь — в Перми — чувствовал. Я был почти у самых уральских гор, но с таким же успехом мог быть в Амстердаме.
Совсем не с таким настроем я ехал в Россию. Думал, что буду окружён людьми, говорящими на непонятном языке, — придётся просто пить водку и быть вежливым.
Модернизм, как вы знаете, известное движение в градостроительстве. Так вот, придумал его не Ле Корбюзье, как думают многие, а голландец Корнелиус ван Эстерен. Будучи председателем CIAM (Международный конгресс современной архитектуры. — Прим. ред.), он вместе со своими последователями продвигал идеи модернизма в Европе. Корбюзье же был просто клоуном.
Именно ван Эстерен придумал эту идею города вне контекста, стоящего словно в пустыне, — ту самую «машину для жизни». Я сам жил в таком районе с 20 до 35 лет на юго-востоке Амстердама. Ночью было страшно выходить на улицу, в лифте сидели наркоманы, было ощущение, что квартиру могут в любой момент обчистить. И дело тут было не в мигрантах, а в этой архитектуре.
Модернизм порождает места без какой-либо идентичности, а ведь именно контекст места — первое, с чего должен начинать любой градостроитель. Люди, ландшафт, растения, река, климат — надо пользоваться тем, что уже есть. Даже римляне не строили ничего просто так шутки ради, у всего было своё назначение, и это надо уважать. Поэтому я люблю исторические города.
Их разнообразное наследие — повод туда приехать, а если всё одинаковое — тогда можно и дома остаться. В 1987-м я написал свою первую книгу «От польдера Бейлмермеер к юго-восточному Амстердаму» (оригинальное название: Van Bijlmermeerpolder tot Amsterdam Zuidoost. — Прим. ред.).
В ней я пытался ответить на вопрос, как вообще было возможно допустить появление такой городской среды? Тираж давно разошёлся, и теперь о ней уже никто не помнит.
По окончании университета я всё никак не мог найти работу по специальности, пока вдруг не раздался звонок — это был вице-мэр Амстердама. Оказалось, он прочитал ту самую мою книгу и звонил, чтобы предложить работу: надо было помочь ему вернуть к жизни маргинализированные районы города.
Я тогда был совсем молод, и первым же моим проектом было превращение модернистской архитектуры во что-то пригодное для жизни. Принцип, которым я руководствовался, — первые этажи должны стать проницаемой средой. Чем больше там будет людей, тем безопаснее она станет.
Вторым шагом было создание районных рыночных площадей — открытых пространств, в которых жители района могли бы встречаться и общаться. Ну и третье — это, конечно, идентичность. Мы начали организовывать фестивали, собирать людей вместе. Поначалу это было не самой безопасной затеей, но жители были основным ресурсом для создания позитивного образа района.
Однако этих усилий было недостаточно. Дела были так плохи, что 25 процентов квартир пустовали, люди постоянно съезжали. В 1990 году я не выдержал и решил заняться другой работой. Так появился проект ревитализации заброшенной газовой фабрики, которую я превратил в парк и культурный центр на северо-западе Амстердама.
А тот самый модернистский район, которым я занимался, — вы его не найдёте, там почти всё снесли. Остался только знаменитый жилой комплекс Клейбург.
О нём недавно писали, потому что архитекторы, которые его обновляли, получили премию Миса ван дер Роэ (речь идёт о доме в знаменитом районе на юго-востоке Амстердама — Бейлмермеере: созданный с чистого листа в 1960-е, он быстро превратился в маргинализированный район с дурной репутацией. — Прим. ред.). Мне рассказывали, что этот проект даже приводят в пример протестующие против сноса пятиэтажек в Москве. Забавно, правда?
Район Бейлмермеер, Амстердам / источник фото: nlarchitects.nl
Район Бейлмермеер, Амстердам / источник фото: nlarchitects.nl
Район Бейлмермеер, Амстердам / источник фото: nlarchitects.nl
Район Бейлмермеер, Амстердам / источник фото: nlarchitects.nl
Район Бейлмермеер, Амстердам / источник фото: nlarchitects.nl
Общественное пространство — это продолжение частного пространства, оно как бы приглашает вас зайти внутрь. Как аура каждого конкретного человека либо привлекает, либо отталкивает людей — здесь тот же принцип. Общественные пространства всегда являются приложением к чему-то. Не зря у бара есть терраса — так мы понимаем, что нас ждёт внутри.
В Мехико, мне кажется, находится самая большая площадь, какую я видел. Местные называют её и подобные ей площади в других городах «сокало» — это значит пьедестал. Там тоже любят возводить памятники своим лидерам, а потом их сносить. И остаются от них как раз вот эти пьедесталы. Обычно это самые оживлённые пространства в городе — здесь встречаются, общаются, едят.
В Амстердаме тоже с опаской относились к большим площадям, но один мой проект позволил развеять эти страхи. Мы делали парк в одной из бывших индустриальных зон Амстердама. Одним из элементов этого зелёного пространства было огромное поле — просто газон.
Клиенты считали, что хватит одного гектара: они планировали туда запихнуть, словно в коробку, всё — деревья, водоёмы, детские площадки. Однако ландшафтный архитектор, которого я пригласил, сказала: «Нет, мы сделаем там большую поляну для мероприятий. Нужно два гектара, чтобы можно было посмотреть вдаль, увидеть горизонт».
Было много споров, но в результате размеры парка утвердили и в крайне компактном Амстердаме появилось большое зелёное поле. Теперь, пятнадцать лет спустя, проезжая по парку на велосипеде, я часто встречаю людей, которые изначально были против, а теперь благодарят меня. Парком пользуются буквально каждый день вне зависимости от сезона.
Всё просто: там есть трава, и на ней можно заниматься чем угодно от игры в футбол до пикников. Летними ночами там собираются десятки молодёжных компаний с пивом и барбекю. Больше такого места в Амстердаме нет.
Мне кажется, главное, на чём надо сфокусироваться в Саратове, — это развитие университетской инфраструктуры, пространств для молодёжи. Вы удивитесь, но библиотеки вновь стали популярным местом встречи даже для школьников. Моей дочери 18 лет, и библиотека — её любимое место в городе.
Она приходит туда и за знаниями, и за общением, и просто чтобы выпить кофе, сидя на ступеньках. Считаю, что в таком городе, как Саратов, стоит инвестировать именно в подобную среду — развивать библиотеки и делать их доступными для всех горожан вне зависимости от возраста, интересов.
Они могут стать и мультифункциональными культурными центрами — с театром внутри, к примеру.